Воспитатели

- Дарёна! Дарёна-а!

Гулко бухнула крепкая, сбитая из добротных досок, дверь. Из сеней в избу заскочила девчушка лет тринадцати-четырнадцати, стрельнула светлыми глазами в сторону дородной старухи, отозвалась звонко:

- Здесь я, баушка!

- Как же, здесь, - пробурчала та. - А то я не знаю? Опять полдня провела за околицей, а в избе полы не метены, горшки не мыты, печь не топлена. Гляди! Приедут родители - всё им расскажу! А нет - так и сама хворостину возьму. Не посмотрю, что ты их любимое единственное чадушко да ещё почти на выросте!

- Да ладно тебе, баушка! Я совсем немного погуляла с подружками. А что до работы - так не убежит. А коли так - пусть бежит! Меньше работать придётся!

- Цыть! - сердито прикрикнула старуха. - Негоже так говорить! Обидеться может!

- Кто? - белёсые брови Дарёны поднялись домиком. - Полы? Печка?

Старуха только покачала повязанной вышитым платком головой.

- Ну, баушка-а! Ну, расскажи, ну, пожалуйста! Я сейчас всё сама сделаю, только расскажи! А?

Не переставая упрашивать старуху, Дарёна выхватила из подтопки мелко наколотую лучину, метнулась к топке, зачиркала спичками... Скоро загудел, затрещал в печи огонь, и доброе тепло стало наполнять избу. Растопив печь, Дарёна направилась к столу, где ожидали мойки грязные чугунки и плошки, загремела посудой, вытаскивая на двор - за дверью, на воздухе мыть гораздо лучше. Походя толкнула стоявшее у двери ведро, словно не себе, а ему напоминала - а ведь и пол мыть придётся!

Скоро изба только что не блестела, а сидевшая на лавке баушка не могла нарадоваться на внучку. Хоть и балованная, а молодец! Хотела похвалить вслух, но Дарёна, опередив, протараторила:

- Ну, я всё! Теперь расскажи!

- Ладно уж, - кивнула старуха. - Присаживайся рядом. Так и быть - поведаю наперёд, кто обиду затаить может.

Мне это ещё моя бабка сказывала. По твоим годам она точно такая же была. Весёлая, быстрая. Не девка - ветер. И гонял этот ветер в какую угодно сторону, только не по хозяйству. Помыть, почистить - с родительских тычка да затрещины. Печь-кормилицу истопить - с уговора да ругани. А один раз и они не помогли. Швырнула моя бабка Глаша мису, пнула опечек и на всю избу крикнула: «Да чтоб вы провалились все, надоедные!». И на улицу. До самых сумерек пропадала с подружками. Вернулась с теменью. Поняла, что лишнее сотворила, совестно после такого-то в глаза родителям глядеть. Зашла в избу тихонько, без скрипа, прислушалась - тихо, спят все. Шмыг на лежанку, закуталась там и лежит. Сон после того, что натворила, и не идёт. Лежит она так, лежит и вдруг чувствует - заходило под ней, зашаталось всё. Как будто печь в подпол уйти хочет. Глашка от страха вниз - и в угол, где кадка с водой стояла. Шарит рукой, хочет на себя плеснуть, чтоб очнуться, да только новый страх. Нет кадки. Вместо неё ворочается что-то в темноте, да вода булькает. Глашка в крик. Родители вскочили, зажгли лучину, глядь - забилась девка в угол, дрожит, зубами клацает. Только к утру в себя пришла, рассказала, что было. Кто поверил, кто нет, но знающие говорили - легко отделалась. Негоже так с домом, с кровом родным, от напастей защитником. Нельзя. Можно беду накликать. Так что смотри, девка, поосторожней со словами-то. Они, слова эти, много значат. Ох, много. Поняла?

5.04.2018 г.